«Монтер» – опальный рассказ Михаила Зощенко

Меню статьи:

• Поэтика недоверия Зощенко: творчество писателя в свете критики Александра Жолковского
• Сложность «театрального механизма» «Монтера»
• Текст «Монтера»
• Проблема равенства или «уравниловки»?
• Тонкости интертекста
• Образ публичного унижения монтера
• «Руслан и Людмила» и «Монтер» Зощенко
• Оппозиция света и тьмы
• Инвариантность «Монтера»
• Психоаналитический анализ «Монтера»
• Метатекст в рассказе Зощенко
• Толкование конфликта монтера и тенора
• Контекстуальность «Монтера»
• Судьба «Монтера»
• Место рассказа в градации литературных жанров
• Специфика композиции и стилистики рассказа

Михаила Зощенко по праву считают классиком русской литературы. Писатель прославился острым сатирическим пером, направленным, в первую очередь, против невежественности людей, мещанства и самолюбия мелочных обывателей. В таком русле написан и «Монтер». Стоит заметить, что недавние социальные опросы о том, что является самым опасным и распространенным пороком современности, дали любопытные результаты. Порок современного общества номер один – это жестокость. И ее тоже критикует Зощенко на страницах своих опальных рассказов.

О том, в каких условиях работали писатели поколения Зощенко, пишет русский деятель искусства Гага Ковенчук. В частности, художник упоминает и о Михаиле Зощенко: «Судьба писателя была нелегкой. После невероятной популярности его ожидало публичное унижение, нищета и предательство». Сам Зощенко в зрелые годы своего творчества выступал против решений советского правительства. За это писатель оказался гоним. Зощенко вынуждали «покаяться», однако литератор оставался непреклонным. Писатель говорил, что судьба сатирика – это необходимость оставаться свободной и нравственно чистой личностью.

Поэтика недоверия Зощенко: творчество писателя в свете критики Александра Жолковского

Прежде всего, скажем несколько слов о том, кто такой Александр Жолковский. Литературовед и специалист по лингвистике, Жолковский работал и в СССР, и в США. Перу литератора принадлежат тексты-воспоминания о многих выдающихся деятелях культуры в целом и литературной жизни в частности.

Жолковский не обошел вниманием и личность Зощенко. Литературовед анализирует творчество писателя в книге «Михаил Зощенко: поэтика недоверия». Раздел «Монтер или “сложный театральный механизм”» посвящен непосредственно анализируемому нами произведению. Что ж, стоит присмотреться повнимательнее к этой главе.

Сложность «театрального механизма» «Монтера»

Александр Жолковский в своем многогранном анализе произведения Зощенко обращается к нескольким уровням текста, а именно: к тексту, интертексту, инвариантам, метатексту, а также контексту и вопросу соотношения позиций героя и автора. Рассмотрим все обозначенные позиции.

Текст «Монтера»

Строки «Монтера» вышли из-под пера Зощенко в 1926 году. Жолковский подчеркивает, что произведение принадлежит к группе так называемых «театральных» текстов писателя. Всего таких текстов у Зощенко насчитывается полтора десятка. Для таких произведений характерен прием, когда автор игнорирует, а порой специально искажает или многозначительно преломляет действительность. Особенно когда речь идет о сценическом воплощении произведения. Чтобы описать сюжет «Монтера», Жолковский умело приводит всего лишь одну цитату, которая полностью позволят составить целостное представление о развитии событий рассказа:

Когда «весь театр… снимали на карточку, монтера… пихнули куда-то сбоку, мол, технический персонал. А в центр… посадили тенора. Монтер… ничего на это хамство не сказал, но в душе затаил некоторую грубость». «А тут такое подошло… Являются до этого монтера две знакомые барышни… и вообще просят их посадить в общую залу», но администратор отказывает, поскольку «каждый стул на учете». Тогда монтер отказывается «играть»: он «выключил во всему театру свет к чертовой бабушке… и сидит – флиртует со своими барышнями». Происходит «форменная обструкция… Тенор… заявляется до дирекции и говорит своим тенором: “Я в темноте петь тенором отказываюсь… Пущай сукин сын монтер поет”. Монтер говорит: “…Раз он… в центре сымается, то и пущай одной рукой поет, другой свет зажигает… Теноров нынче нету!”». Администратор сдается и сажает «девиц на выдающиеся места». Поскольку претензии монтера удовлетворены («“Только не через их гибель, а гибель через меня… Мне энергии принципиально не жалко”»), он дает свет, и спектакль благополучно начинается…

Как отмечает критик, этот рассказ трудно истолковать в типичном и принятом культурно-социологическом контексте. Зощенко обращается к актуальным и больным темам, переосмысляя некоторые проблемы в литературном ключе. Что это за проблемы? По мнению Жолковского, это вопрос равенства, технического прогресса и отношения «человек – техника», воровства и моральной грязи, сплетен и ссор. Отдельное место занимает мотив электрификации, который, как мы помним, является центром и некоторых произведений Андрея Платонова.

Проблема равенства или «уравниловки»?

Центра культурных коллизий «Монтера», как пишет Жолковский, составляет проблема равенства. Однако близким к понятию «равенство» оказывается слово «уравниловка». Несмотря на то, что основная установка социализма исходит из того, что все люди равны, все же на деле в обществе постоянно точится спор о том, кто важней и главней. В рассказе читатель видит несколько ролей – актера (тенора), режиссера, монтера. Логика сценического, театрального мира такова, что нет главной и второстепенной закулисной роли, ведь каждый человек просто делает свою работу. Каждый элемент системы нужен, чтобы эта система в принципе функционировала.

По итогам произведения становится ясно, что роль монтера не менее важна, чем роль тенора. Зощенко словно намекает читателю: «маленькие люди» – шестеренки, на исправность которых надеется весь механизм. Незаметные фигуры, «технический персонал» заслуживает уважение, так как тоже обладает достоинством, поэтому писатель призывает «прекратить хамство» и взаимные оскорбления. Однако Жолковский считает, что проблема равенства и уравниловки не может расцениваться полноценной моралью «Монтера».

Зощенко пользуется специфическими приемами, чтобы подчеркнуть амбивалентность рассматриваемых в тексте идей. Например, читателю точно не сообщается, где происходит действие рассказа:

Дело произошло в Саратове или Симбирске, одним словом, где-то недалеко от Туркестана…

Тонкости интертекста

Для Зощенко, таким образом, оказываются несущественными социокультурные, стилистические, а также экзистенциальные проблемы, которые, тем не менее, все равно поднимаются в тексте «Монтера». Конфликт, который мы могли бы назвать центральным, разворачивается – неожиданно – через образы девушек, которые просят монтера провести их на удобные места. Девицы становятся словно увеличительным стеклом, которое помогает увидеть настоящие проблемы.

Первая тема – это самолюбие театрального плотника. Монтер изначально оскорблен подчеркнутой иерархией мест, возвышенной ролью режиссера и тенора. Поэтому ситуацию с девушками монтер использует для того, чтобы подчеркнуть собственную важность. При этом героя все равно унижают, однако, теперь не из-за ремесленнической работы монтера, а из-за внимания барышень. То есть Жолковский пишет, что унижение «по любовной линии» сильнее, чем задетое достоинство в контексте рабочих обязанностей. Этими обязанностями монтер и пренебрегает, чтобы продемонстрировать глубину обиды.

Образ публичного унижения монтера

Оскорбление героя рассказа представлено, благодаря коллективному характеру этого действа. Унижение монтера – ситуация публичная, а потому особенно болезненная. При этом конфликт накаляется через втягивание в ссору посторонних персонажей, не принадлежащих к служащим театра.

Зощенко использует характерный для творчества писателя прием, который критики назвали «театром в театре». Для этой цели – чтобы изобразить спектакль внутри произведений – литератор применяет словесные, живописные, а также театральные инструменты. Читатель обязательно заметит специфический язык Зощенко: рассказ пестрит грубыми словами, просторечиями, фрагментарными, обрывочными фразами и т. д. Элементы «театра в театре» постоянно перекликаются с теми событиями, которые происходят в реальности. Зощенко вспоминает картины и содержание некоторых опер, которые помогают раскрыть идеи «Монтера». Так, например, писатель пишет о полотнах «Не пущу» и «Актер», об опере «Руслан и Людмила», о музыке композитора Глинки, а дирижере Кацмане и т. д. При этом, история «Руслана и Людмилы» оказывается словно вписанной в рамки конфликта тенора и монтера: создается ощущение, что основные события рассказа на самом деле – только предлог, чтобы поговорить о чем-то большем.

«Руслан и Людмила» и «Монтер» Зощенко

Писатель намеренно, в комическом, сатирическом ключе, разумеется, подчеркивает схожесть мотивов оперы и собственной истории. В обоих произведениях центральный конфликт разворачивается вокруг женщин, которые становятся источником ссор и раздоров. В «Монтере» из-за девиц (внешний повод) герой вынужден столкнуться с управляющим и режиссером, с тенором и другими работниками театра, однако, в результате, конфликт разрешается без крупных разрушений.

В опере центральный действующий персонаж – Руслан – и Голова, Черномор, а также Фарлаф и Светозар тоже участвуют в решении конфликта повествования. И монтер, и Руслан предстают как «маленькие люди», потому что ранг этих персонажей ниже, чем ранг тех героев, у которых монтер и Руслан, соответственно, просят помощи.

Жолковский находит еще одно подобие оперы «Руслан и Людмила» и «Монтера». Это мотив темноты. Герой рассказа Зощенко выключает свет (так как это находится в ведении рабочих обязанностей монтера – контроль над освещением и сценическим реквизитом) и в пространстве наступает тьма. Так же, как и в «Руслане и Людмиле» внезапно наступившая тьма дает толчок развитию повествования, в «Монтере» этот эпизод становится «точкой невозврата» для разворачивания конфликта.

Оппозиция света и тьмы

Итак, мы видим, что глубокий анализ Жолковского находит в рассказе Зощенко, казалось бы, неочевидные на первый взгляд мотивы. Один из таких мотивов – оппозиция света и тьмы. В темноте обычно случаются непредвиденные вещи, контролировать порядок в потемках невероятно сложно. Жолковский пишет:

…У кассира могут «в потемках» украсть деньги, тенор отказывается «в темноте петь тенором»; сам же герой, выключив «по всему театру свет к чертовой бабушке», пытается, подобно Черномору, пожать любовные плоды своей свой черной магии: «сидит – отчаянно флиртует». «Дьявольский» мотив вернется затем в словах как управляющего, так и монтера о «чертовых девицах». А сверхъестественность власти над светом будет обыграна еще раз по разрешении конфликта, теперь уже в положительном, «божественном», ключе – почти библейской фразировкой текста…

Таким образом, Жолковский усматривает в творчестве Зощенко ориентации, сатирическое переосмысление мотивов произведений Глинки и Пушкина. От последнего Зощенко, в частности, берет образ «руки карающей», руки монтера, выключающей свет.

Инвариантность «Монтера»

Жолковский называет интертекстуальный резонанс одной из отличительных черт анализируемого нами рассказа. Этот резонанс, в свою очередь, усиливает роль темы любви и престижа, а также подчеркивает взаимосвязанность этих мотивов. Однако Жолковский не останавливается на достигнутых результатах, пытаясь все же найти глубокие экзистенциальные смыслы произведения.

По мнению критика, под «колпаком» одного из персонажей Зощенко буквально и прямолинейно изобразил себя. С одной стороны, монтер, безусловно, намекает на связанность с фигурой автора: интерес к женщинам (а ведь Зощенко слыл дон-жуаном), периферийная роль в театре, легкая обидчивость (именно таким характером отличался писатель). С другой стороны, эти догадки подтверждаются психологической важностью для Зощенко мотивов противопоставления разума, света и тьмы. Кроме того, писатель сам выбрал работу в жанре литературе, который не слишком уважали коллеги-литераторы, то есть в жанре сатиры.

Автобиографичность прозы Зощенко Жолковский выражает и в таком фрагменте текста:
Что же могло осветить эти сцены младенчества? Может быть, страх?.. Теперь эти рассказы освещены иным светом. Теперь в них можно увидеть почти все… Свет логики изгоняет или оттесняет эти низшие силы… Гибель была неизбежна… Но я проник за порок этого мира. Свет моего разума осветил ужасные трущобы, где таились страхи… Эти силы не отступали…

Психоаналитический анализ «Монтера»

Более того, критик считает, что мотив просветительства как избавления от страхов и усиления разума прослеживается и в «Электрификации».

В контексте инвариантности рассказа Зощенко нам следует еще раз подчеркнуть роль образов руки и ударов грома, которые, по мнению Жолковского, все же не играют первостепенной значения. Критик переосмысливает произведение русского писателя в свете психоанализа, подчеркивая, что все выше обозначенные мотивы легко описываются языком комплексов. В особенности же комплексов детских.

Глубокий экзистенциальный смысл рассказа состоит в наличии здесь моральной дилеммы, связанной с философией Фридриха Ницше – немецкого философа, который стоял на позициях нигилизма и критики христианских ценностей. В этих ценностях мыслитель усматривал слабость и ресентимент. Известно, что Зощенко считался поклонником философии Ницше, а потому неудивительно, что мы находим в «Монтере» отголоски такой нигилистической позиции. Зощенко стремится к радикальной простоте, которая начинает отдавать варварством и грубостью, но этот аморализм и «антикультурность» оказываются более здоровыми, чем то, чему они противостоят.

Метатекст в рассказе Зощенко

В этом контексте для Жолковского оказывается важной обидчивость писателя, которую Зощенко и приписал монтеру. Обидчивость и оборонительная позиции коренятся в биографии литератора, ведь Зощенко приходилось постоянно защищаться от нападок советских властей.

Обидчивость находит выход (реализацию) в грубости. Зощенко часто использует выражения, вроде «наплевать в морду», «чертовы девицы» и других, с целью подчеркнуть простоту, прямолинейность и жесткость собственной позиции. С точки зрения языка такой метод груб.

Толкование конфликта монтера и тенора

В сражении монтера и тенора усматриваются и скрытые смыслы. Первое значение, как мы показали выше, состоит в раскрытии униженной и недостаточно оцениваемой роли «маленького человека». Однако здесь есть и другой смысл: унижение формы «маленького рассказа», в которой работает Зощенко, умаление этого жанра наравне с крупными формами, вроде романа.

Короткий «опальный рассказ» не в силах противостоять «толстожурнальному редактору» или абстрактному «Льву Толстому» как представителю «высокой литературы». Чтобы ярче подчеркнуть этот конфликт, это противостояние, Зощенко обращается к очевидно маргинальной фигуре театрального монтера.

Контекстуальность «Монтера»

Жолковский проводит любопытные, не лишенные логики, параллели между «Монтером» и мемуарной литературой Зощенко. Из сравнения Жолковского делается вывод, что сюжет «Монтера» – это переосмысление реальной ситуации, в которой когда-то оказался сам писатель. Что общего между рассказом и биографией автора? Критик называет такие позиции сходства:

• пришедшие – незаконно – дамы;
• мотив театра;
• наличие главного оппонента, который отстаивает свою исключительность;
• апелляция к авторитету.

Об этой ситуации вспоминает, в частности, Вениамин Каверин:

…Очень хорошо было, что пришел Зощенко, но, к сожалению, он пригласил к «серапионам» трех актрис какого-то театра, гастролировавшего в Петрограде, – и это, с моей точки зрения, было плохо. Девушки, впрочем, были хорошенькие, особенно одна… которой, очевидно, понравилось мое мрачно, насупленное лицо, потому что, пока ее подруги читали стихи, она делала мне глазки.. Показалось ли мне, что бесцеремонное вторжение хорошеньких актрис, которых Зощенко не должен был приглашать, оскорбляет наш «орден»? Не знаю…

Судьба «Монтера»

Вопреки нелегкому положению Зощенко, судьба «опального рассказа» оказалась неплохой. «Монтера» опубликовали в периодике «Бегемот», в 43-м номере этого журнала. Изначально рассказ назывался «Сложным механизмом». Следующий вариант названия – «Театральный механизм». На самом деле, переименование произведения носит символический характер, потому что фигура монтера уже представляет центральный для рассказа символ. Это образ «маленького человека», который организует протест, устраивает бунт, отказываясь исполнять свои рабочие обязанности. Бунт призван продемонстрировать важность, нужность и даже необходимость монтера в этом многовекторном театральном мире. Но это также и протест писателя, который отказывается изображать советские реалии в перспективе социалистического реализма, далекого от действительности.

Место рассказа в градации литературных жанров

Рассказ входит в цикл «театральных» текстов Зощенко, в которых писатель представляет на суд читателя собственное видение советской ситуации. Зощенко образно изображает хаос, в который попала русская культура в 1920-х годах, когда из-за каприз и обид пролетариата в стран беспорядочно «включался и выключался свет».

Зощенко изображает «театр в театре». Но писатель идет даже дальше: в «Монтере» сама жизнь превращается в театр. Со сцены страсти и конфликты сползают прямо в зрительную залу, а оттуда – за кулисы, в кабинет администратора, режиссера, в «покои» тенора… Зощенко прибегает к образам собирательного характера: таковыми являются как фигура монтера, так и образ театра в целом. Разумеется, ключ к пониманию произведений Зощенко кроется в сатирическом характере текстов писателя.

Специфика композиции и стилистики рассказа

Анализ скрытых смыслов текста Зощенко занял у нас не одну страницу. Еще больше страниц ушло на то, чтобы раскрыть все мотивы, темы и проблемы, спрятанные писателем в «Монтере», у Александра Жолковского. Однако сам рассказ очень короткий. Текст «Монтера» занимает чуть больше листа. Зощенко расписал идею на полторы страницы, однако сделал это с толком и мастерством настоящего литератора.

Композиция рассказа включает одну особенность: наличие двух линий в сюжете. Первый сюжетный вектор исходит из поверхностного конфликта, когда администратор не хочет давать девицам места в зале. Второй вектор сюжета касается истинного положения монтера в театре, раскрытия роли обиженного и униженного человека.