Меню статьи:
- Биографичность и автобиографичность произведений Слуцкого
- Специфика Слуцкого как поэта
- Художественный стиль писателя
Именно Слуцкий… изменил звучание послевоенной русской поэзии. Его стих был сгустком бюрократизмов, военного жаргона, просторечия и лозунгов. Он с равной лёгкостью использовал ассонансные, дактилические и визуальные рифмы, расшатанный ритм и народные каденции…
Иосиф Бродский
Творчество Слуцкого приходится на один из самых тяжелых, но – тем не менее – самых богатых на литературные шедевры периодов российской истории. Выше мы привели цитату Бродского – коллеги Слуцкого, нобелевского лауреата. Эта цитата касается и произведения «Лошади в океане», которые мы проанализируем здесь – чуть ниже. Бродский говорит, что для Слуцкого характерна жесткость, бесстрастность и трагичность интонации, да и – по признанию других литераторов – писатель скорее походит на военного, чем на деятеля литературы. Это совпадает с биографией Слуцкого: разведчик, политический руководитель, участник военных действий во время Отечественной войны.
Опыт сражений сильно сказался на творчестве писателя, а, возможно, был даже решающим. Писатель получил несколько ранений, поэтому вернулся с войны инвалидом. Слуцкий – человек чести, ратующий за несправедливость. Поэтому в стихах этого автора так чувствуется нечто щемящее, душераздирающее, трогающее.
Биографичность и автобиографичность произведений Слуцкого
Итак, мы уже намекнули на то, что в текстах Бориса Абрамовича отразились факты биографии. Однако речь идет не только о собственной биографии, но также и об истории страны. Стихи нашего автора поэтому представляются неким поэтическим дневником, который будто впитывает всю хронику человеческих судеб. Почему прием Слуцкого интересен? Потому что здесь писатель занимается делом историка, но делает это поэтически, как художник, как литератор. С одной стороны, у Бориса Абрамовича – доблесть, доброта, честность и честь, зоркость взгляда, но с другой – душа писателя, романтика. Слуцкого трогает и возмущает зло, жестокость, насилие и несправедливость – все то, с чем человек сталкивается на войне.
В «Лошадях в океане» писатель как раз и обращается к тем событиям, которые – действительно – происходили во время сражений 1939–1945 годов. На корабле «Глории» (то есть, буквально – «Славе») перевозятся лошади. И вот, тяжкий путь среди океанских опасностей как раз описывает Слуцкий.
В трюме, добрыми мотая мордами,
тыща лошадей топталась день и ночь.
Тыща лошадей!
Подков четыре тыщи!..
Однако – время военное, и внезапно корабль наталкивается на мину. Судно начинает идти ко дну. Пассажиры спешно садятся в шлюпки, но животные вынуждены банально бросаться в воду, вынуждены плыть своими силами, потому что для животных не предусмотрены лодки или плоты. Писатель выступает здесь мастером образных построений, сравнивая лошадей, разбавивших своими гнедыми и рыжими спинами синь океана, «островами». Поначалу лошади плывут уверенно:
Лошади умеют плавать,
Но – не хорошо. Недалеко.
И сперва казалось – плавать просто,
океан казался им рекой…
Но состязаться с океаном – задача неблагодарная. Время идет, воды кажутся бескрайними, и животные постепенно выбиваются из сил. Лошади понимают, что из океана не выбраться живыми. Это лошадиное желание жить писатель подчеркивает описанием ржания животных. Чем, собственно, в жажде жизни кони отличаются от людей?
Лошади умеют плавать,
Но – не хорошо. Недалеко…
Плыл по океану рыжий остров.
В море в синем остров плыл гнедой.
И сперва казалось – плавать просто,
Океан казался им рекой.
Но не видно у реки той края,
На исходе лошадиных сил
Вдруг заржали кони, возражая
Тем, кто в океане их топил.
Кони шли на дно и ржали, ржали,
Все на дно покуда не пошли.
Вот и всё. А всё-таки мне жаль их –
Рыжих, не увидевших земли.
Такую вот тяжелую, неимоверно грустную картину изображает писатель. В центре – все та же, знакомая каждому человеку несправедливость. Мы бы сказали, даже эгоизм, ведь лошади – такие же живые существа, как и люди, но человек подумал только о себе, оставив лошадей умирать, идти ко дну – в жажде жизни. Поэтому в этом стихе автор снова изображает картину судеб – как страны в целом, так и отдельного живого существа.
Специфика Слуцкого как поэта
Современники писателя, да и последующие поколения, единодушно соглашаются с тем, что в литературе до сих пор нет культуры «прочтения Слуцкого». Это – лакуна, дыра в литературоведении, в изучении произведений двадцатого века. Вот, что говорит по этому поводу Михаил Генделев:
…очень плохо освоены техники русского модерна, не прочтены ни конструктивисты, ни неоклассики, ни обериуты. Безобразно осмыслены футуризм и русский экспрессионизм. Втуне пропал блистательный поэт Вагинов, никто ничему у него не научился. Непонятно, как работала Цветаева. Слуцкий вообще не прочтен…
Поэзию Слуцкого, впрочем, высоко ценили люди, близкие к узкому, в каком-то смысле даже закрытому кругу литераторов. Например, Никита Елисеев считал произведения писателя разговором, который медленно переходит в оду. А Лили Панн принадлежит прекрасное замечание о том, что Слуцкий в своих текстах подмечал то, что подметить сложно или даже невозможно. Систему Бориса Абрамовича, таким образом, мы бы могли назвать поэтикой – целостной, антиэволюционной (исходя из заложенных в текстах Слуцкого принципов). Этот писатель стоит за границами традиций, а поэтому – оригинален. Но при этом Слуцкий остается советским писателем, ничто не может разрушить приверженность литератора этой системе. Поэзия автора – целостность, выражение единства. Но строятся эти произведения не по модели эпоса. Скорее здесь прячется некая ода, отсылающая даже к библейским мотивам. Итак, давайте посмотрим, что именно роднит поэзию нашего автора и собственно Библию.
Художественный стиль писателя
Слуцкий, по выражению Михаила Светлова (который высказал свое мнение еще в 1954 году), поэт, лучше своих предшественников. В Советском Союзе, акцентирующем внимание на атеизме, поэт умудрился внести в литературную сферу многогранность, бинарность, свойственную речи Библии. Повествование здесь слилось с категорией возвышенного, поэтому, когда литературные критики говорят о творчестве Слуцкого, то слово «поэзия», соответственно, закавычивается. Ведь писатель ломает порядок, характерный для поэзии.
От библейской речи Слуцкий «унаследовал» в том числе параллелизм, использование конкретизации, драматизации и других приемов. Писатель умело соединил эти стилевые характеристики со стилистикой русской литературы, учитывая в том числе и звуковой диапазон поэтических произведений. Слуцкий выбирает ассонансы, дактилическую, а также визуальную рифму. Систему писателя в литературной критике порой называют Книгой Бытия, где материалом выступает история, которую поэт реально пережил. Слуцкий пишет о бытии в целом, акцентируя некие экзистенциальные отношения между миром, обществом и отдельным человеком, а не политические, социальные или психологические аспекты этого взаимодействия. Да и сам автор, собственно, говорил, что «излагает историю».
Слуцкий, действительно, в искусстве близок к вечно работающему механизму, строгому, как военный, вымуштрованный дисциплиной. Писатель отвергает дефиницию искусства, предложенную декадентами и богемной средой. «Лошадей же в океане» автор считал своей визитной картой, произведением, которое принесло писателю наибольшую известность. В мемуарах Слуцкий вспоминал, что, когда писал этот текст, стояла жара. Шел 1951-й год. А речь шла «об американском транспорте с лошадьми, потопленном немцами в Атлантике». Впрочем, «Лошади…» – чуть ли не единственный стих, который Борис Абрамович писал вслепую, не зная, по сути, того, о чем пишет, не будучи свидетелем того события. Поэтому для автора это, прежде всего, «сентиментальное, небрежное» стихотворение. Здесь нет лирического. Есть лишь некая данность, описанная бесстрастным наблюдателем. Эмоции читатель создает сам. И сам же эти чувства переживает. Впрочем, ни один образ в этом тексте не случаен. Например, море Слуцкий еще раньше (в тексте под названием «Прозаики») сравнивал с поэзией:
Абстрактное, символическое сопоставление поэзии с морем – признак романтического воображения («К морю» Пушкина), подхваченный модернистами («Тема с вариациями» Пастернака)…
Но наш писатель лишает море абстрактности, убирает отсюда метафору. Море становится весьма конкретным. Литературоведы также считают «Лошадей в океане» метапоэтической элегией, лакримозой по стихам-жертвам.
